На чем я там тормознул? Ну да, на том, как Ивушкин с женой переехал из провинции в Москву, и мир после этого переезда (во всяком случае, для Гоши и Киры) полетел в тартарары. Мы, думаю, ещё вернемся, если не к объяснению, то хотя бы к описанию причин, навеки разделивших Ивушкина и Ивушкину, но прежде я хотел бы себе самому ответить на некоторые вопросы, которые мучают меня если не последние годы, то, во всяком случае, последние месяцы.
Мне всегда было любопытно: вот люди любят друг друга, живут друг с другом и, вроде, друг без друга не мыслят своего существования на этой земле. И вдруг – раз, и расходятся навсегда. Я понимаю, внешних причин, чтобы разойтись навеки, может быть воз и маленькая тележка. Но как, каким образом в их душах сходится или складывается некий пазл из заведомо отторгающихся, полярных, абсолютно не стыкующихся вещей – глубинной, всепрощающей, всепонимающей, до конца не познанной, себе не объясненной и не имеющей материального выражения любви и собственной интерпретации поступков любимого? Пазл, который ставит решительный крест на этом любимом, хотя у того сложился (волне возможно) собственный пазл.
Мне моя бывшая жена, спустя почти год после нашего развода, так это объяснила, Но — по-женски, ибо, ожидая что-то услышать про пазл, я услышал другое:
— Я долго терпела твои выходки, ещё дольше терпела твои похождения по бабам, но когда ты меня ударил – всё. Словно задвижка шлюза опустилась. Или, если хочешь, — нож гильотины.
Я себя не оправдываю за то, что в ходе очередного скандала с женой с воплем: «Заткнись!» ткнул её ребром ладони в ключицу, сорвав попутно с блузки золотые броши. Тем более что я был изрядно пьян, что, как известно, является отягчающим обстоятельством. За более чем два десятка лет, что мы прожили вместе, это был второй случай, когда я поднял на неё руку. Давным-давно, в студенчестве, когда мы ещё не были мужем и женой, я дал ей пощечину за то, что она пьянствовала с мужиками-однокурсниками (я был на два курса младше, поскольку служил в армии). Шлёпнув её, я, откровенно говоря, пришёл в ужас от содеянного, хотя так и не обуздал не только инерцию сиюминутной ярости, но и цветшую тогда во мне махровым цветом восточную ментальность.
— Теперь — ты, — сказал я ей, тем не менее, пребывая в ужасе от того, что эта женщина потеряна для меня навеки.
И она, плача, нанесла мне со всего размаха удар – сначала левой ладонью, затем правой, затем опять левой.
Искры, сыпавшиеся из моих глаз после каждого увесистого шлепка, как и положено искрам, запалили пламя, дотла выжегшее вынесенные мною из восточной колыбели представления о том, что женщина – всего лишь друг человека. Что ей надобно помалкивать и исполнять прихоти своего господина. Что её стезя – поддерживать огонь в очаге и растить детей. И что у неё нет никаких прав, кроме права послушания, права уважать своего мужчину, жить для него и ради него…
Нет, не европейское воспитание и образование, данные мне родителями в моей восточной колыбели вдруг стали бороться с образом жизни вокруг этой колыбели, которая оставила свой отпечаток на моей ментальности. Не моя заскорузлая грубость и убежденность, что грубость и сила правит миром, иначе ты не мужик. Но что же? Любовь. Которая отнимает ноги, когда ты чувствуешь, что любят тебя. Когда ты вообще чувствуешь всё – даже прохождение пищи в кишечнике любимой женщины! Когда ты до миллиметра исследуешь губы, ушки, линию шеи, плавно переходящую в грудь, исследуешь грудь, каждую в отдельности, находя их совершенно разными по отзывчивости, прослушиваешь внутренности, реагирующие на твои исследования звуками сердца и движением кровяных пузырьков. Ни один самый совершенный томограф не способен поймать электричества любви, если любовь есть. А её не может быть, если её не зажжет мужчина. Но разве возможно разжечь любовь в бессловесной скотине, в скотину же обращенную мужчиной?
И, тем не менее, хоть и не ударил я жену, а только ткнул ребром ладони её в ключицу, я поднял – во второй раз – на неё руку. Для неё – рухнула задвижка шлюза. Пазл сложился, что так и не дало ответов на мои вопросы. Более того, вопросы умножились. Время от времени, хотя мы жили уже отдельно друг от друга, бывшая моя жена стала интересоваться, не хочу ли я сделать себе педикюр.
— Педик… чего? – шутливо злобствовал я.
Наконец, понимая, что предложениями сходить на педикюр, меня не пронять, она сказала откровенно:
— Мне не безразлично, как ты будешь жить дальше. Хоть мы уже и не муж и жена, ты остаешься для меня родным человеком, и я беспокоюсь за тебя. Я записала тебя на педикюр. Но записала для того, чтобы ты познакомился с женщиной, которая тебе более всего подходит. Её зовут Джамиля.